Ирина Мансурова:

Всем добрый вечер, в эфире цикл программ «Фокус на онкологии». Меня зовут Ирина Мансурова, и сегодня мы будем говорить о раке пищевода и желудка: как диагностировать, как можно лечить и как с этим жить дальше. К нам в гости пришел врач-онколог, хирург, доктор медицинских наук, руководитель отделения торакоабдоминальной хирургии и онкологии РНЦХ имени Петровского, профессор кафедры госпитальной хирургии Сеченовского университета Шестаков Алексей Леонидович.

Первый вопрос будет звучать так — как можно распознать заболевание пищевода и желудка? Конечно, лучше эти темы разделять, но мы попробуем их совместить.

Алексей Шестаков:

Вопрос хороший, ответ непростой, потому что специфических симптомов в большей степени рака желудка и в меньшей степени рака пищевода как бы не существует. Когда они появляются, это обычно говорит уже о достаточно запущенной стадии заболевания. В частности, есть такой симптом дисфагия, когда пища начинает плохо проходить, человек глотает ее, но она где-то застревает. Он это ощущает за грудиной, это дискомфортно, неприятно, но неприятнее то, что это говорит о том, что любая опухоль пищевода (будем говорить о раке) занимает не менее 2/3 его просвета, то есть это явно не ранняя стадия. И пациенты, которые обращаются к нам на такой стадии, это уже пациенты с несколько худшим прогнозом.

Если же говорить о ранних симптомах, на что можно обратить внимание, чтобы пройти обследование и выявить опухоль как желудка, так и пищевода на стадии 1 и 2, то есть на ранних стадиях, когда у нас есть гораздо большие возможности помочь пациенту, то это в первую очередь желудочные диспепсии, чувство переполнения после еды, какие-то дискомфорты, боли, пусть даже боли и незначительные, небольшие в верхних отделах живота и за грудиной, ощущение немотивированной слабости, быстрой утомляемости. В общем, это все те симптомы, на которые можно легко не обратить внимание. А обращать внимание важно, по крайней мере, если здесь что-то советовать, то внимание к самому себе. Эти ощущения, эти дискомфорты обычно появляются на фоне обычной стандартной жизни, нормального питания, стандартной диеты, обычного режима, и вдруг немотивированная потеря веса, вдруг немотивированное расстройство стула, вздутия живота не очень понятные, и целесообразно обратиться к врачу. Из 50 больных с такого рода диспепсиями злокачественная опухоль выявляется только у одного, это совсем не часто. Но этому одному не легче от того, что у 49 человек это не произошло. Поэтому лучше сделать исследование, снять этот диагноз и дальше жить спокойно, чем волноваться, тревожиться, но ничего не делать и прийти к врачам уже на достаточно запущенной стадии. Вот такие советы можно дать на начальном этапе.

Ирина Мансурова:

Либо вообще не волноваться и не тревожиться, потому что такие симптомы встречаются очень часто.

Алексей Шестаков:

Либо не волноваться и не тревожиться, но так получается не у всех. Люди волнуются, люди тревожатся, люди узнают. Онкологические заболевания — вещь не редкая. Всегда есть знакомые, есть кто-то, кто заболел, и человек это экстраполирует на себя, переносит на себя симптомы, может быть, даже надуманно, не всегда обоснованно. Но, тем не менее, тревога возникает, и избавиться от нее достаточно просто. Есть базовые методы обследования, которые на 100% этот диагноз снимут и позволят человеку спокойно жить дальше.

Ирина Мансурова:

Какие это методы исследования? И можно ли их пройти без каких-либо симптомов в качестве профилактики, которая входит в диспансеризацию? Насколько часто это нужно делать?

Алексей Шестаков:

Любой пациент сегодня может пройти диспансеризационные методы обследования, начиная с банальной сдачи анализа крови, даже в нем содержится очень много информации, в том числе информации о возможно развивающейся опухоли. Есть такой показатель, как скорость оседания эритроцитов, всем известная СОЭ, и если она значительно повышена, есть смысл втревожиться. Сдать анализ крови можно сейчас практически на любом углу.

Если же говорить о появлении жалоб, золотым стандартом является эзофагогастроскопия, то самое зондирование с лампочкой, как говорят наши пациенты. Немножко некомфортно, немножечко инвазивно, но сегодня эндоскопистам очень хорошо помогают анестезиологи, это можно сделать во сне, и вы не будете мешать врачу, и чувствовать неприятное не можете, заодно можно сделать и осмотр толстой кишки, это в комплексе сегодня очень популярно.

Если говорить применительно к нашей сегодняшней теме, раки пищевода и желудка — это возраст 45-50+. Молодежь — увы, тоже бывает, рак молодеет, но все-таки это не так часто, это не основные наши пациенты. Основные наши пациенты средних лет. И с этого возраста, даже если нет жалоб, а уж тем более если они есть, это обследование целесообразно сделать, и потом его раз в 3 года, что-то раз в 5 лет повторять. А уж если появляются жалобы, то, разумеется, чаще.

Ирина Мансурова:

Если нет жалоб, это не редко — раз в три года? Ведь за три года может развиться заболевание. Не целесообразно ли делать раз в год?

Алексей Шестаков:

Эндоскопическое исследование — метод инвазивный. В медицине, особенно в хирургии, а это все-таки раздел хирургии, есть такое понятие, как показания и противопоказания. По нашему опыту, если совсем без показаний делаются исследования, которые сопровождаются внедрением в человеческий организм достаточно твердого инструмента, могут быть всякого рода неприятности. Но статистически это выглядит именно так, и этот срок достаточен. Если человек тревожится, эндоскопическое исследование никаким образом не усугубляет его состояние, это можно делать каждый год. Просто надо понимать, что дальше можно и раз в полгода, дальше и раз в три месяца, то есть надо разумно остановиться, опухольный аппендицит не развивается за несколько часов, это в любом случае приличное время, здесь сложно что-то упустить, это во-первых. Во-вторых, есть и неинвазивные методы, банальный рентген с контрастом, выпить барий и посмотреть, опытный рентгенолог отыщет образования в пищеводе и в желудке, а дальше эндоскопию делать по конкретным показаниям. Есть компьютерная томография, другие виды томографии. В общем, методов для оценки состояния верхних отделов желудочно-кишечного тракта много, но избыточное обследование тоже не всегда полезно, и самое главное, не всегда успокаивает.

Ирина Мансурова:

Что провоцирует данные заболевания?

Алексей Шестаков:

Разные провокаторы применительно к пищеводу и желудку, потому что это разные органы. То, что они составляют две части единой пищеварительной трубки, это так получилось. На самом деле они происходят из разных эмбриональных закладок, и они действительно очень разные. Даже покровный эпителий, та ткань, из которой развивается рак, это же совершенно конкретная принадлежность этой опухоли, они совершенно разные в пищеводе, разные в желудке, раки совершенно разные. Поэтому и причины не одинаковые, хотя есть некая база.

Для пищевода очень негативны курение и алкоголь. И никотин, и этиловый спирт, особенно применительно к пищеводу, повреждают слизистую оболочку, внутреннюю выстилку, из которой формируются раковые клетки. Это не только такого рода напитки, но и определенные виды продуктов: очень перченая, очень соленая, очень горячая пища. Есть среди наших пациентов любители пить чай, когда вода еще буквально кипит в чашке, ожоги пищевода. Да что далеко ходить — отделение, в котором я работаю, как и центр хирургии, в котором я работаю, занимается не только проблемами онкологии, мы лечим больных с доброкачественными заболеваниями пищевода, среди которых есть пациенты с так называемыми ожоговыми структурами. Ожог пищевода — это все-таки не кипяток, это либо щелочь, либо кислота, выпитая по какой-то причине. Причина не важна, а важно то, что формируются рубцы, в которых нередко мы встречаем злокачественную опухоль. Поэтому когда-то и от этих пищеводов пациентов приходится избавлять, даже несмотря на то, что речь идет о доброкачественном состоянии, потому что риск развития рака в них достаточно высок. Поэтому для пищевода это повреждение внутренней выстилки химическим агентом, едой, специями, приправами, температурой и так далее.

А у желудка есть еще такая специфика, как предраковые заболевания. Это определенные формы полипов, определенная форма гастритов, достаточно специфические состояния, которые встречаются нечасто, но являются облигатным предраком. Есть такое заболевание, как язва желудка. Желудок — непростой орган с точки зрения анатомии, там есть различные отделы. Так вот, локализация язвы в определенных отделах желудка – это облигатный, то есть обязательный предрак. И когда мы выявляем язву, убеждаясь, что она доброкачественная, берем биопсию, там никаких клеток нет, но она расположена в этой зоне, мы совершенно четко и определенно говорим нашим пациентам, что операции не избежать, эту операцию надо делать, эту часть желудка надо удалять, потому что как бы вы их не лечили, даже современными мощными, серьезными противоязвенными препаратами, все равно риск при вас остается и практически на 100% он реализуется, то есть эта опухоль будет обязательно, и поэтому профилактикой в данном случае является резекция желудка.

Еще одно нередкое, в последнее время даже очень частое, чем приходится нам заниматься, состояние — это, как ни странно, диафрагмальные грыжи и гастроэзофагеальная рефлюксная болезнь. Я говорил, что пищевод и желудок — органы разные. Они разные вплоть до того, что если в желудке вырабатывается соляная кислота, то в пищеводе в норме pH щелочная. И для того, чтобы эта кислота в пищевод не попадала, существует некий анатомический барьер. Эти грыжи их разрушают, и начинаются рефлюксы, которые проявляются очень многим знакомыми изжогами. Не хочу сказать, что изжога синоним рака, это совсем не так, но постоянные хронические забросы этой кислоты в пищевод, травмируя стенку пищевода, могут приводить к неким изменениям его стенки, это пищевод Барретта, когда возникают изменения, усугубление которых может привести к аденокарциноме. Это непростой подход, не надо думать, что если у вас изжога, то вы обречены. Это абсолютно не так, но применительно к таким пациентам, я говорил о диспепсиях, пациентам с изжогами и отрыжками, особенно если это плохо контролируется медикаментозно, эти обследования, о которых мы говорили, надо пройти и убедиться, что все достаточно удовлетворительно, нормально и можно лечиться у гастроэнтеролога, не боясь развития опухоли. А так это еще одна тема, о которой приходится говорить. Сегодня это выходит на первый план достаточно активно.

Ирина Мансурова:

Как эти грыжи диагностируются?

Алексей Шестаков:

Те же самые исследования. Их увидит эндоскопист, они прекрасно видны на рентгене, это совсем не сложно. Но тут дело даже не в грыже, а в забросе. Бывают пациенты с небольшой грыжей, у которых и забросов-то никаких нет, так тоже бывает. А если изжоги есть, если отрыжки есть, если неприятные ощущения во рту или немотивированный кашель, здесь не мешает провериться.

Ирина Мансурова:

Какие еще причины возникновения злокачественных опухолей в пищеводе и в желудке?

Алексей Шестаков:

То, о чем мы говорили, что каким-то образом человек может контролировать, но есть причины, которые контролировать сложно, допустим, вопросы экологии. Мне попалась статистика, что из 10 больных раком в мире четверо — это жители Китайской Народной Республики. Считается, что это экологические проблемы. Где-то это проблемы, связанные с определенным видом питания, характером пищи, определенным вариантом ее приготовления. Самая высокая заболеваемость раком желудка в Японии. И они очень хорошо умеют с ней справляться. Сравнительно недавно я читал о том, что это все-таки продукты, содержащие сою. В последних статьях эту сою активно реабилитируют, больше написано, что это соль, какие-то специи, соусы, но так или иначе человек в этом родился, человек привык это есть, ему крайне сложно отказаться от привычных рационов. Так что эти моменты тоже влияют, но здесь каким-то образом эффективно воздействовать бывает достаточно сложно.

Ирина Мансурова:

Частый вопрос от пациентов: когда ты уже прошел обследование и выявили онкологию желудка либо пищевода, какая маршрутизация? Что делать дальше? Может быть, Вы подскажете путь?

Алексей Шестаков:

Сегодня и медицина, и хирургия в значительной степени, а уж онкология совсем в значительной степени запротоколирована, может быть, даже избыточно. Люфтов особенных нет, поэтому маршрутизация отработана очень четко и онкологическими, и хирургическими сообществами, и сообществами химиотерапевтов, и всех тех смежных специалистов, которые этим занимаются. Очевидно, что пациента с выявленной опухолью в первую очередь необходимо обследовать, то, о чем мы говорили, это некая база, она поставит диагноз. Биопсия его подтвердит, на самом деле диагноз злокачественной опухоли ставится под микроскопом. Не на глаз, не на вид, до конца на 100% понимать, что мы имеем дело со злокачественной опухолью, а не с воспалительным инфильтратом, мы не можем. Но когда у нас уже имеется биопсия, дальнейший путь — это более полное обследование организма, потому что совершенно очевидно, помимо локализации, помимо характера опухоли, а они различны, даже в одной и той же опухоли раки могут быть различные в зависимости от того, из какой конкретной ткани, из каких конкретных клеток он происходит. Но нам надо понимать, вышла ли опухоль за пределы органа, как глубоко эта опухоль проникла в стенку органа. Это все определяет стадию, и не только это, многое другое тоже определяет стадию. А от этой стадии зависит и тактика нашего лечения. Иными словами, полноценный такого рода диагноз, в том числе онкологический диагноз, это алгоритм действий. Не надо уже ничего придумывать, потому что это отработано на очень больших пулах наших пациентов, этот опыт настолько велик, что сомневаться в нем не приходится. И он очень серьезно изменился даже во время моей хирургической, онкологической карьеры по сравнению с тем, что было еще 20-25 лет тому назад, сегодня мы пациентов лечим совершенно по-другому. И это абсолютно правильно, потому что это дает совершенно иной эффект.

Поэтому пациенту надо просто дойти до онкологического учреждения, до онколога, который разработает маршрутизацию без всяких проблем. Тут проблема даже не в том, что мы не знаем, как маршрутизировать. Тут главная проблема, чтобы пациент это все воспринял правильно, чтобы он откликался на наши беседы с ним, потому что паника, тревога, волнение, желание махнуть рукой — такое бывает. Поэтому крайне важно, чтобы наши пациенты понимали, что диагноз рака пищевода, рака желудка, другого рака отнюдь не является приговором. Он является руководством к действию по разработанной дорожной карте, по конкретному маршруту. И это обеспечивает оптимальные результаты в подавляющем большинстве случаев.

Есть, конечно, отдельные ситуации, когда нам мешает непереносимость препаратов, сопутствующие заболевания, но даже для таких случаев сегодня разработаны следующие линии препаратов, которые тоже могут оказать вполне благоприятные действия. Так что не хочу успокаивать, понимаю, что диагноз грозный, тревога очевидна, абсолютно оправданная, но подход должен быть, скорее, деловым, чем эмоциональным. И об этом говорят достаточно частые примеры, когда мы даже пациентов с запущенной опухолью любой локализации отправляем к химиотерапевтам, понимая, что хирургически мы им помочь не можем, тем не менее, они возвращаются к нам иногда через год, через два после многочисленных курсов химиотерапии, которая так произвела свое действие на пациента, что у него появились перспективы, в том числе для радикального хирургического лечения. Раньше о таком и помыслить было нельзя. Так что процесс этот активен, процесс развивается. Все эти правила и нормы постоянно дорабатываются, но, так или иначе, все это дорабатывается, с моей точки зрения, в очень позитивном ключе. Конечно, то, что за последние 25-30 лет произошло в онкологии, не революция, но очень серьезные перевороты, хотя есть еще над чем работать и еще много-много времени будет над чем работать.

Ирина Мансурова:

Расскажите про методы лечения, про виды опухоли. В каких случаях какое лечение показано?

Алексей Шестаков:

Говоря о раке пищевода, то 2/3 опухолей, которые в этом органе развиваются, достаточно неплохо поддаются химиолучевой терапии. Для желудка это не так, лучевая терапия там не работает, а здесь это актуально. При этом в каких-то случаях это некое самостоятельное лечение, когда мы видим, что опухоль по какой-то причине не удалили. А в каких-то случаях это подготовка к операции, так часто бывает, потому что мы на каком-то этапе убедились, что если мы без этих подготовительных действий, которые производят химиотерапевты или лучевые терапевты, пациентов оперируем, то мы только способствуем распространению опухоли, ее более быстрому, активному развитию, проникновению в те среды, где ее не было до наших вмешательств, потому что хирургическая операция — всегда травма. А после этих процедур мы оперируем с гораздо большей уверенностью, и операции получаются у нас несколько более сложными, потому что химиолучевое воздействие на опухоли непростое, это лечение тоже надо перенести. Оно сопровождается изменениями в средостении, той зоны, где пищевод расположен. Операция немножко усложняется, но это ладно, зато мы получаем существенно более серьезный эффект с точки зрения радикальности и с точки зрения безопасности. Приходится ли нам при операциях удалять орган? В общем, да.

Ирина Мансурова:

Главный вопрос, который боятся задать — как жить дальше?

Алексей Шестаков:

Вопрос этот задают. История хирургии пищевода очень непростая. Где-то теоретическая база хирургии пищевода разработана в эксперименте, в том числе отечественными, российскими хирургами, это чуть ли не XIX век, давным-давно мы поняли, что надо делать. Проблема заключалась в том, что еще примерно до 1940-1950-х годов прошлого века, если мы это делали, разработанное в эксперименте, то заканчивалось это очень плохо. Не потому что нельзя было соперировать, а потому что эту операцию пациенты просто не могли на том уровне анестезиологии, реаниматологии, которой и не было толком, перенести.

Поэтому в 1920-1930-е годы в большинстве ведущих хирургических школах мира, в том числе и российских, были две терра инкогнита, где оперировать вообще запрещали — это операция на сердце и операция на пищеводе. Это просто не разрешали делать, потому что заканчивалось практически всегда летальным исходом. А с середины 1940-1950-х, тем более 1960-е годы появились даже не в хирургии, а в парахирургических специальностях такие возможности, что эти операции оказались вполне выполнимые с хорошим, достаточно серьезным эффектом, чтобы не волновались наши слушатели и зрители.

Конечно, удаление пищевода — операция очевидно калечащая. Удаление пищевода не позволяет человеку нормально питаться. Но тогда же, когда разрабатывались принципы резекции пищевода, разрабатывались и методы его реконструкции. К счастью, у человека есть то, из чего можно сделать новый пищевод, это трансплантационная методика, просто не надо ни у кого забирать, а можно забрать у пациента же. Из желудка выкроив соответствующую по диаметру трубку, из толстой кишки, реже из тонкой кишки, она менее пригодна для такой цели, нам удается сделать эту операцию, причем объединив ее в одну, мы так стараемся, иногда приходится разделять на этапы и предлагать человеку какое-то время питаться по-другому, через стому. Но чаще всего это одна операция, во время которой мы удаляем пищевод и делаем новый пищевод. Правда, получается, что операция эта очень немаленькая и достаточно травматичная. Среднее время выполнения такого рода вмешательства в мире — где-то 400-450 минут, то есть пациент лежит на операционном столе порядок 6-7-8 часов, понятно, что работают анестезиологи. Достаточно серьезная травма, это надо перенести. У пациента должен быть такой резерв, и это всегда оценивается очень индивидуально с точки зрения переносимости. Здесь не один хирург решает, обязательно консилиумы, анестезиологи, реаниматологи, кардиологи все это оценивают. Но мы сегодня на потоке, и уже достаточно давно эти операции делают. Центр хирургии появился в 1960-е годы, Борис Васильевич Петровский его организовал, тогда это отделение называлось отделение хирургии пищевода и желудка, и тогда эти операции начинались.

Другое дело, что сегодня мы поменяли доступ, мы по-другому к этому подходим, стараемся это делать максимально малотравматично, потому что нам удается через пресловутые проколы — торакоскопические на грудной клетке, лапароскопические на животе — сделать и удаление пищевода, и значительную часть реконструкции, уже больше 120-130 таких операций мы сделали. Да, они легче переносятся, потому что разрез, тем более несколько разрезов — это очень серьезное дополнение к базовой травме, но по времени это не сильно сократило, все равно нашим пациентам на операционном столе приходится лежать долго, зато внедрением этих методик мы сократили время пребывания в реанимации, имеется в виду отделение интенсивной терапии, где раньше после таких операций они проводили 3-4 дня. Сегодня мы имеем возможность на следующий день перевезти их в отделение, поднять на ноги. Это серьезное подспорье с точки зрения снижения травматичности. И онкологические заболевания, доброкачественные заболевания таким методам поддаются.

Дальше через некоторое время начинаем кормить через рот, в среднем 7-10 дней, и пациент выписывается. Правда, когда речь идет об онкологии, мы не можем говорить о 100% излечении на этом этапе, по крайней мере, потому что пациента надо наблюдать. Хирург не может со скальпелем отвечать за каждую улетевшую куда-то клетку. И для многих из наших пациентов продолжение химиолучевого лечения, просто химиотерапии — вещь актуальная, но в любом случае это совершенно иной прогноз и совершенно иное качество жизни.

А если говорить о раке желудка, история рака желудка уже очень древняя. Операций здесь не так много, это либо удаление части желудка, либо удаление всего желудка. Но это никак не является приговором к серьезному нарушению качества жизни или трудовым или социальным ограничениям. Пациенты приучаются, определяют для себя диету, режим питания, время питания, скорость приема пищи, даже это регулируется, и в подавляющем большинстве случаев они возвращаются к своему привычному труду и к своей обычной жизни, привычному окружению, особенно не жалуясь, возможно, какие-то дискомфорты испытывая, но они не сравнимы с тем негативным прогнозом, который у них был. Так что здесь нам удается помогать таким пациентам и в достаточно большом количестве.

Ирина Мансурова:

Для пациентов это звучит ужасающе, и всегда вопрос — как жить без желудка, как это возможно, как происходит пищеварение? Можете немножко рассказать об этой реабилитации, качестве жизни?

Алексей Шестаков:

Пищеварение нарушается, куда тут деваться. Но, во-первых, пищеварением занимается у нас далеко не только желудок, пищеварением занимается поджелудочная железа, двенадцатиперстная кишка, печень, тонкая кишка и так далее. Понятно, что выпадает некий важный аспект, желудок — это та зона, где всасываются витамины, важные для кроветворения. Поэтому иногда наших пациентов беспокоит анемия после операции, но это контролируется медикаментозно, лабораторно, это все можно выявлять, и периодически пациент такое дополнительное вспомогательное лечение проходит и чувствует себя вполне нормально.

Тут совет достаточно условный, потому что сколько я ни наблюдаю пациентов после такого рода операций, даже после тотального удаления желудка, кто-то ест все подряд, а кто-то на очень строгой диете, потому что чуть-чуть в сторону, и начинаются те самые диспепсии, только уже кишечные: расстройства стула, вздутия, какие-то дискомфорты. Но у нас нет искусственного желудка, мы бы с удовольствием его пришивали и снимали вопрос с повестки дня, пока наука этого не достигла. Пищевод из чего-то мы сделать можем, желудок — разные придумки есть, но они не работают, иначе бы все это делали. Так что здесь больше вопросы, связанные с необходимостью заместительной терапии, может быть, витаминотерапии, иных моментов, которыми занимаются не столько хирурги, сколько гастроэнтерологи. Но эти пациенты живут, работают, они социально вполне адаптированы, и профессионально очень часто вполне адаптированы, потому что иногда болеют и молодые, и эти операции приходится делать молодым людям. Однако тут несопоставимые вещи — качество жизни и сама жизнь, здесь приходится выбирать. И если эта операция неизбежна, бывают ситуации, это четко привязано к локализации опухоли в желудке. Орган непростой, достаточно большой, и в каких-то случаях мы понимаем, что можем оставить часть, тогда это немножечко улучшает качество жизни, потому что некий карман, в который можно положить если не первое и второе, но хотя бы первое. А в каких-то случаях, увы, нет, и мы понимаем, что если мы что-то оставляем, то эта операция делается нерадикальной, тогда и смысла в ней никакого нет. Нам приходится на это идти, но это вполне совместимо с более-менее активной, полноценной жизнью, хотя поправиться с точки зрения ожирения у этих пациентов точно никогда не получится, может быть, и ничего страшного в этом нет. Однако в социально в смысле, работоспособности, бытовых, семейных взаимоотношений они не очень ограничены.

Ирина Мансурова:

Очень важно, что с этим можно жить, и можно жить качественно. Нужно научиться жить по-новому.

Алексей Шестаков:

На это мы и ориентируем наших пациентов, есть специальные разнообразные памятки. Но в конечном итоге каждый пациент отрабатывает для себя и диету, и режимы питания, и объем физических нагрузок, которые не сразу возможны в полном объеме, но каждый наш пациент после таких операций худеет на несколько килограммов. И очевидные слабости, астении, но все это постепенно, мы же наблюдаем их, у нас научный центр, мы так или иначе отслеживаем наших пациентов, изучаем нашу статистику, все нормализуется, что-то возобновляется. Непереносимость каких-то видов продуктов после операции совершенно не обязательно останется до конца жизни. Через какое-то время организм может перестроиться, и рацион может расшириться, диета может расшириться, силы вернутся. Многие из наших пациентов возвращаются к своему привычному труду даже после таких больших серьезных операций.

Ирина Мансурова:

В каких случаях применяется метод стентирования?

Алексей Шестаков:

Стентирование, если говорить о том же пищеводе, желудок — реже, это, к сожалению, метод паллиативный. Пищевод — орган достаточно простой, некая мышечная трубка, задача которой продвинуть пищу изо рта в желудок. Пищевод это делает буквально за несколько секунд. Но зона эта непростая, называется средостение, и там сосредоточен целый комплекс жизненно важных органов. Соседствуют с пищеводом дыхательные пути, трахея, бронхи, соседствуют с пищеводом полости сердца, крупные сосуды, легкие. И в тех случаях, когда опухоль выходит за пределы органа, когда они прорастают в соседние органы, это невозможно удалить чисто хирургически, даже не то, что технически невозможно, это просто бессмысленно. Это не продлит человеку жизнь, а качество жизни окончательно опустит.

В этих случаях, для того чтобы человек мог нормально питаться через рот, потому что альтернатива тогда — это гастростомы, трубка, ведущая непосредственно в желудок, куда через воронку приходится что-то заливать. Это социально дезадаптирует наших пациентов, очень неприятная штука, поэтому когда появились стенты, это был определенного рода прорыв, потому что они не позволяют опухоли прорасти и сдавить пищевод, и пациент через этот стенд в состоянии питаться через рот и с точки зрения социальной адаптации чувствовать себя достаточно комфортно. Другое дело, опухоль при этом растет, и процесс при этом развивается, хотя успехи химиолучевой терапии здесь нельзя снимать со счетов. То, что было на заре моей хирургической деятельности, и то, что мы имеем сейчас с точки зрения сопутствующих хирургии всевозможных видов лечения, это небо и земля. И нам все больше и больше развязывают руки даже с четвертой терминальной стадией развития опухоли, в каких-то случаях нам удается пациентам помогать и выполнять операции, близкие к радикальным, по крайней мере, продлевающие жизнь, улучшающие качество жизни, за это тоже приходится бороться достаточно активно. В этом смысле стент продлевает жизнь, делает качество жизни лучше, повышает оптимизм, ориентирует пациента на продолжение лечения. В этом смысле стенты — вещь благая, тогда, когда их удается установить.

Ирина Мансурова:

Куда прорастают метастазы чаще всего?

Алексей Шестаков:

Метастазы — достаточно распространенная проблема и зависит от многих причин, даже не всегда от сроков обращения. Иногда форма опухоли такова, что она метастазирует достаточно быстро. Очень частый орган, где появляются метастазы, это применительно ко многим видам рака пищевода, рака желудка, это печень, легкие, кости, мозг, яичники у женщин при раке желудка, выстилка брюшной полости. Причем наши операции начинаем с этой ревизии, потому что если мы их видим, а их не всегда удается увидеть на дооперационном периоде, они иногда очень мелкие, иногда мы видим это только при лапароскопии. Мы делаем небольшую операцию, смотрим проколы на экране, но если мы их видим, то на этом этапе останавливаемся и отправляем пациентов к химиотерапевтам. Кстати, после проведения этих химиотерапевтических процедур мы нередко получаем пациентов обратно уже для выполнения радикального лечения, так тоже бывает. Так что это не приговор, а просто дорожная карта. Но это главная проблема онкологии, если бы все ограничивалось органом, орган всегда можно удалить, распространение процесса и выход его за пределы органа, где эта опухоль развилась, это осложняет ситуацию очень серьезно, и с этим приходится считаться. Это вопрос раннего обращения или позднего обращения, и это тоже важно. Поэтому такие передачи особенно важны, потому что надо понимать, что опухоль — это отнюдь не приговор. За время моей хирургической карьеры я вижу абсолютно четко. Я бы так не сказал 30 лет тому назад при определенных видах рака, при определенных стадиях рака. Сегодня все совсем не так. Мы получаем пациентов после многочисленных курсов химиотерапии, но вполне способных перенести радикальное вмешательство. Так бывает, и все чаще и чаще. Это не может не радовать.

Ирина Мансурова:

Ваши рекомендации по профилактике, общие советы нашим слушателям?

Алексей Шестаков:

По профилактике, если говорить о раке пищевода и желудка, это в первую очередь образ жизни. Курение, никотин, алкоголь, этиловый спирт как раздражающий этап — от этого стоит отказаться, но если уж никак не получается, по крайней мере, максимально ограничивать. Горячие продукты — совсем не стоит пить кипяток. За время моей работы несколько больных у меня на памяти, у которых чай кипит в чашке, они такое пили и в результате с хроническими ожогами добились того, что в желудке в первую очередь развивается рак. Но более актуален вопрос диспансеризации. Та же самая Япония, где заболеваемость колоссальная, эта диспансеризация снизила смертность от рака в разы до минимальных позиций, потому что рак появляется на ранней стадии и лечится совершенно по-другому, с совершенно иным прогнозом. Поэтому 45+, 50+, для таких возрастов регулярное обследование, банальный анализ крови можно сориентировать на неблагополучие. Диспансеризацию важно проходить, это надо делать, этого не надо бояться, потому что сегодня рак — не приговор, а руководство к действию.

Ирина Мансурова:

Спасибо Вам огромное, наша программа подошла к концу. У нас в гостях был Шестаков Алексей Леонидович, врач-онколог, хирург, профессор, доктор медицинских наук. Спасибо огромное, что к нам пришли.